Неточные совпадения
У самой реки мы встретили знакомого нам француза-гувернера
в одной рубашке; он был перепуган и кричал: «Тонет! тонет!» Но прежде, нежели наш приятель успел снять рубашку или надеть панталоны, уральский казак сбежал с Воробьевых гор, бросился
в воду, исчез и через минуту явился с тщедушным человеком, у которого голова и руки
болтались, как платье, вывешенное на ветер; он положил его на берег, говоря: «Еще отходится, стоит покачать».
На полдороге стало темнеть, и скоро нас окутала настоящая тьма. Я уже потерял надежду, что когда-нибудь будет конец этой прогулке, и шел ощупью,
болтаясь по колена
в воде и спотыкаясь о бревна. Кругом меня и моих спутников там и сям мелькали или тлели неподвижно блуждающие огоньки; светились фосфором целые лужи и громадные гниющие деревья, а сапоги мои были усыпаны движущимися точками, которые горели, как ивановские светляки.
Он не знал также, как все это окончилось. Он застал себя стоящим
в углу, куда его оттеснили, оторвав от Николаева. Бек-Агамалов поил его
водой, но зубы у Ромашова судорожно стучали о края стакана, и он боялся, как бы не откусить кусок стекла. Китель на нем был разорван под мышками и на спине, а один погон, оторванный,
болтался на тесемочке. Голоса у Ромашова не было, и он кричал беззвучно, одними губами...
Он нес
в одной руке глиняный кувшин с
водою — на всякий случай; сумка с хирургическими инструментами и бинтами
болталась на его левом плече.
Лужа крови. Мои руки по локоть
в крови. Кровяные пятна на простынях. Красные сгустки и комки марли. А Пелагея Ивановна уже встряхивает младенца и похлопывает его. Аксинья гремит ведрами, наливая
в тазы
воду. Младенца погружают то
в холодную, то
в горячую
воду. Он молчит, и голова его безжизненно, словно на ниточке,
болтается из стороны
в сторону. Но вот вдруг не то скрип, не то вздох, а за ним слабый, хриплый первый крик.
Однажды, когда, играя с дядею у него на Ядрине на биллиарде, я
проболтался, что, раздобывшись небольшим количеством пороху, я из разысканного
в гардеробном чулане пистолета пробовал стрелять воробьев, дядя приказал принести маленькое двуствольное ружье и подарил мне его, к величайшему моему восторгу; но так как ружье было кремневое, то я помню, как несколько дней спустя, я целый вечер до совершенной темноты стрелял на реке
в нырка, который при первом щелканьи замка был уже под
водою, тщетно осыпаемый запоздалою дробью.
Видно, что эти люди, пока плыли сюда на арестантских баржах, скованные попарно наручниками, и пока шли этапом по тракту, ночуя
в избах, где их тело невыносимо жгли клопы, одеревенели до мозга костей; а теперь,
болтаясь день и ночь
в холодной
воде и не видя ничего, кроме голых берегов, навсегда утратили всё тепло, какое имели, и осталось у них
в жизни только одно: водка, девка, девка, водка…
Федор Иванович. Будем рассуждать мирно. Слушай, Юлечка. Я прошел сквозь огонь,
воду и медные трубы… Мне уж тридцать пять лет, а у меня никакого звания, кроме как поручик сербской службы и унтер-офицер русского запаса.
Болтаюсь между небом и землей… Нужно мне образ жизни переменить, и знаешь… понимаешь, у меня теперь
в голове такая фантазия, что если я женюсь, то
в моей жизни произойдет круговорот… Выходи за меня, а? Лучшей мне не надо…